— Одна, но очень важная. Где нам гобелен размещать? Жаль, что вы пропустили спор между мэтром Диазом и мэтром Филиппом! Они так спорили, где ж более достойно разместить наш шедевр, что даже подрались! Нам пришлось связать Диаза, — мы решили, что на связывание мэтра Филиппа у нас ниток не хватит.
Далия обернулась, чтоб посмотреть на заведующего кафедрой эльфийской литературы: мэтр, добросовестно прикрученный к спинке стула, счастливо спал — наверное, переводя в уме повествование историка на привычный эльфийский поэтический.
— Но этот же вопрос поднимал мэтр Арчер, который вместе с библиотечными дамами почему-то решил, что гобелен украсит галерею с каталогами, а мы с девочками — я о студентках — не согласны в принципе! Я специально покупала холст, чтоб он по размеру подошел к главному холлу Университета! Но, понимаете, в этом-то и есть проблема: ведь патронессой образования является ее высочество Ангелика, а Университет считается Королевским, не возникнет ли разногласий между нашими покровителями? Мы б рады вышить и его величество с семейством, и принцессу Ангелику, но принц Роскар, оказывается, столько подвигов совершил, что на его старшего брата и сестру просто не хватит места! Мэтресса Далия, что ж нам делать?
«М-да… а я-то по глупости своей думала, что шелковая привязь удержит секретарского дракона…» — подумала Далия. Нахмурилась — мэтрессу гораздо больше занимали сбежавший блокнот и двадцать два с половиной часа, которые она так и не потратила на общественное благо, чем проблемы госпожи Гиранди и ее вышивального коллектива. Поэтому резервов сапиенсологического хитроумия хватило только на фразу:
— Что делать, что делать… Попробуйте вывесить гобелен в Королевском Музее. Господин Ходрих до таких уникальных штучек сам не свой, он обязательно подскажет, куда ж ваш труд разместить.
— Хорошо! Сейчас устроим!.. — обрадовалась госпожа Гиранди. Побежала, чтоб объявить остальным следующий этап работы над шедевром.
— Надеюсь, господин Ходрих оценит шедевр по достоинству, — мрачно ответила мэтресса. — Ну что ж, раз моего блокнота тут нет, я, пожалуй, откланяюсь… Инспектор, вы идете?
— Я, пожалуй, тут останусь! — отозвался Клеорн, тщательно изучая вышитые лица противников принца Роскара. — Какой потрясающий гобелен! У меня, кажется, есть шанс раскрыть несколько давних преступлений!
Далия, издеваясь, предложила сыщику воспользоваться ее лупой, постояла еще несколько минут, глядя, как ненормальные «вышивальщицы» творят под хриплое сипение мэтра Филиппа, и ушла обратно в «Алую розу».
Нет, ну где ж блокнот спрятался? Где он пропал?
Блокнот не пропал. Блокнот нашелся. Он был в пасти Малого Гавка, и храбрый информатор Министерства Спокойствия был полон решимости его не отпускать.
Было бы ошибкой сказать, что отважный внештатный сотрудник выследил преступника, или, может быть, счастливо угадал враждебные намерения, а потом снежной лавиной обрушился на злоумышленника — нет, наоборот. На посту напротив «Алой розы» Гавк спал, растянувшись в тени, высунув язык и страдая от невыносимого зноя. В какой-то момент сон из полуденного перешел в послеобеденный, а потом Гавк, выполняя рекомендации лучших ветеринаров столицы, заменил полдник сновидениями (и после всего этого собаки смеют обвинять кошек в лености!)
А потом на Гавка кто-то очень невежливо наступил. Нет, конечно же, хвостатый информатор чувствовал, что не всё в порядке — ему снились кошки, а это верная примета грядущих неприятностей, — но чтоб вот так, среди белого дня, босой ножищей по его, Гавка, конечностям…
Пес залаял, разбудив всех дремлющих сторожей Университетского квартала, и бросился в погоню.
В него швырнули камнем. Потом — другим. И еще чем-то. И еще раз прицелились… Но храбрый Гавк, хоть и носил оскорбительное прозвание Малый, не растерялся. Он подскочил, оглушительно лая, и вцепился в обидчика.
У Гавка была своя, отработанная в уличных драках, тактика ведения ближнего боя. Он подпрыгивал и смыкал челюсти на ближайшем, принадлежавшем нападающему, объекте — руке, ноге, плаще или, как в данном случае, блокноте в кожаном переплете. Природа наделила Гавка неправильным прикусом, причем постаралась на славу — стоило чуть посильнее сжать челюсти, как верхние зубы цеплялись за основания нижних, что и приводило к идеальному замыканию. Зная о своих потенциальных кусательных возможностях, Малый Гавк был вынужден придерживаться строго иррационального питания — либо глотая куски целиком, либо на протяжении долгого периода устраивая себе лечебное голодание. До тех пор, пока не найдется добрый человек или гном и не разомкнет домкратом сцепившиеся челюсти.
Так вот, главное в атаке Гавка было — подобраться поближе и укусить, а остальное довершал сам противник. Он начинал орать на прицепившегося пустобреха и пытаться стряхнуть его с себя. Редко у кого был при себе карманный ломик, а остальные орудия с крепостью гавкова прикуса не справлялись, так что можно было расслабиться, поджать лапы, утробно рычать и вращать глазами из-под косматых бровей, доставшихся от прадедушки, шуттберийского терьера, — и вихляться, вихляться и еще раз вихляться. Пойманные агрессоры матерились, вопили, обещали расколошматить мерзкую суку о ближайшую стену (наглый поклеп, Гавк был кобелем завидным), скидывали с себя дворнягу, плащ, пытались отцепить руку — это, в конце концов, было проще, чем разжать неправильные, но такие стальные челюсти.
Вот и теперь Гавка пытались оттащить от блокнота в три руки. Пес для острастки порычал и еще крепче вцепился в бумагу. Его трясли, им пытались поколотить ближайшее дерево, потом наглый на-хвост-наступатель попытался дать Гавку взятку в виде бутерброда с ветчиной. На блокнот выделилось энное количество слюны — да и только. Пес крепко держался за свою добычу и решительно не собирался не отдавать ему никому и ни за что.