К обеду в столовую спустились три барышни — то ли младшие из пяти дочерей тети Пионы, то ее же подросшие внучки (Фриолар точно помнил, что одна из племянниц младше его всего лишь на четыре года). Пришлось и им задать вопрос о том, как они поживают. Уютное журчание голосов слилось в единый шум, наподобие рокота небольшого водопада, перебиваемого звоном тарелок и стуком столовых приборов.
— А еще лекари Обители Премудрой Прасковьи обнаружили у твоей тети Дионы эротический гастрит, — понизив голос, сообщила Пиона. Фриолар мигом вообразил композицию из тощей подозрительной Дионы, гастрита и эротики, поперхнулся и закашлялся в салфетку.
— Может быть, эрозивный? — переспросил Фриолар, мысленно пролистав свои небогатые медицинские познания. — В смысле — эрозия, как у камней или металлов, то есть разрушение под воздействием кислот, щелочи или другой агрессивной среды? — задал он вопрос, не подумав и, как на грех, смотря при этом на самую унылую из кузин Пионовой ветви. Кузина, разумеется, приняла высказывание на собственный счет, мгновенно обиделась и сказала, что у Фри-Фри голова металлическая. Пришлось вспомнить наставления папеньки о том, что истинный дворянин никогда не позволит себе спорить с дамой и промолчать.
— Может, и эрозивный, — легко согласилась Пиона. — Просто я думала, что наконец-то у Дионы хоть что-то эротического появилось…
Сестры периодически ссорились. Тем слаще было потом сестринское примирение и тем крепче клятвы в вечной любви и преданности.
После сладкого и пересказа в подробностях, как долго и мучительно резался первый зуб у кого-то из тетушкиных крестников, Фриолар, наконец, приступил к делу.
— Тетя, скажите, а что бы вы делали в случае несчастной любви?
Пиона, пышная и розовая после сытного обеда, с подозрением уставилась на племянника.
— Говори, Фри-Фри. Я сильная женщина, я всё выдержу.
— Тетя, я же просил не звать меня Фри-Фри.
— Не отвлекайся, милый. Говори, что такого наделал мой муж. Я должна знать.
— Господин Джиобарди? — удивился Фриолар. — А причем здесь он?
— Ты ж спрашиваешь о несчастной любви. Говори, что натворил этот подлец, негодяй, чудовище… Что он натворил такого, что разобьет мне сердце? — и ее выразительные зеленовато-карие глаза наполнились слезами.
— Тетя! — ужаснулся Фриолар. — Я не имел в виду вашего мужа!..
— Да? — удивилась Пиона. Пощелкала веером. Подсела поближе к племяннику и таинственно понизила голос. — А как ты узнал о… нем? И он тоже решил разбить мое бедное маленькое сердечко?
«Мда, — скептически подумал Фриолар, спешно моделируя в уме ход ближайшей беседы. — Тетя Пиона действительно умеет радоваться жизни…» Против воли алхимически тренированный мозг Фри-Фри занялся математическими подсчетами: если принять как данность, что Пиона — старшая из четырех сестер, младшей из которых, Фионе, недавно исполнился сорок один год… Тише, Фри-Фри, успокойся! Будь мужчиной, и, пока имеешь дело с женщинами, забудь о математике и логике!
— Дорогая тетушка, — Фриолар сжал пухленькую ладошку своей родственницы и начал говорить медленно и убедительно. — Понимаете, несчастная любовь у одной девушки, которая мой хороший друг.
— Да? — тетя немного запнулась. Обмахнулась веером. — Изольда, что ли?
— Нет, не Изольда, — поспешил откреститься Фриолар. — Совершенно другая девушка. Вот, чтобы вы ей посоветовали, если бы она обратилась к вам по поводу того, как вылечить разбитое сердце?
Пиона подумала буквально треть секунды.
— Ну, я бы ей посоветовала утешиться с другим человеком.
— А еще?
— Что, этого разве мало? Ну, в театр сходить, в музей… Заняться благотворительностью или домашними хлопотами… Можно почитать что-нибудь умное… И скучное… Пообщаться с родственниками, на худой конец… Или сходить, потратить немножко денежек на какие-нибудь милые пустячки…
Фриолар кивнул, соглашаясь. Значит, ход мыслей Напы и Далии не сильно отличается от среднестатистического. Пиона меж тем, наконец, сформулировала самый действенный, на ее взгляд, способ борьбы с несчастной любовью:
— В конце концов, если не отстанет, всегда можно написать Фионе.
— Зачем? — рефлекторно подскочил Фриолар.
— Ну, она приедет. И разберется с твоей воздыхательницей раз и навсегда.
— Тетя! — возмутился, забыв о привычной осторожности в общении с родственницами, Фриолар. — Речь не о моей воздыхательнице, а о Напе!
Тетя изумилась так, что чуть не выпала из корсета.
— Она так увлеклась своими чувствами к какому-то неизвестному гному, что… — Фриолар запнулся, придумывая достойную ложь. Она должна быть а) правдоподобной, б) объясняющей его беспокойство и в) такой, чтоб не подхлёстывать эрозивые… тьфу ты, эротические комплексы тетушки. — Перестала готовить, и я сегодня не позавтракал.
— Что, она снова взялась за свои художества? Говорила же я сестрице Фи — сколько художника не ставь к плите, он и там найдет повод для творческого самовыражения… — проворчала Пиона. На этот раз она задумалась по-настоящему. — Ну, она же гномка… Надо воззвать к ее чувству долга.
— То есть, объяснить ей логически, что она должна собраться и вести себя разумно?
— Нет, напомнить ей, что она должна Фионе… сколько, не помню, но должна точно. И если эта сумасшедшая гномка будет плохо за тобой присматривать, Фиона ее на корку вместо паштета намажет.
— Напа не сумасшедшая, — обиделся Фриолар.
— Ну, попросить в долг у твоей матушки мог только сумасшедший, дурак или какая-нибудь витающая в облаках творческая личность, — степенно, со знанием жизни, рассудила Пиона. Фриолар надулся от такого нелицеприятного определения Напы Леоне Фью, и взгляд его скользнул на беломраморную отделку камина. У молодого алхимика шевельнулось смутное воспоминание… Но как раз в этот момент в гостиную явились две кузины с шелками для вышивки и атаковали умную мужскую голову замечательным вопросом, какой тон лучше: палевый иль оранжОвый, кремоватенький или сливоватенький, фуксиевый или фиалковый, цвет засохшей розы или свежей лососевой икры?